— Это моё личное распоряжение. Пока вы не начнёте самостоятельно вставать и ходить, вам нужен полный покой. Позже переведём вас поближе к коллективу, — он усмехнулся. — Или вам, быть может, скучно в одиночестве?

Она покачала головой. Меньше всего на свете ей мечталось сейчас о болтливых соседках по палате, о постоянном шарканье тапочек по полу, об открывающейся и закрывающейся двери…

— Хотите, привезу вам каких-нибудь книг из дома? — предложил Костин.

— Хочу, — обрадовалась Светлана. Она любила читать, но в последнее время у неё совершенно не оставалось на это времени.

— Какую литературу вы предпочитаете?

— Что-нибудь… на ваш вкус. Только не слишком депрессивное. Достоевского, пожалуй, я сейчас не потяну, — нашла в себе силы пошутить она. Доктор улыбнулся.

— Ну, договорились. А теперь постарайтесь уснуть. Завтра я непременно навещу вас.

Секунду помедлив, он поднял с постели её безвольную, тонкую, бледную руку и поцеловал прохладные пальцы:

— Отдыхайте. Сейчас я пришлю к вам кого-нибудь на ночь.

— Да не надо, — слабо запротестовала она, немного смущённая и выбитая из колеи этим поцелуем. — Я вполне справлюсь одна…

— Не будем рисковать. Вы можете как-то неловко повернуться во сне и сделать себе только хуже…

Впервые за долгое время Светлана почувствовала всем сердцем, что о ней от души заботятся и искренне переживают. Не потому, что так велит врачебный долг. Это было… просто по-человечески.

— Спокойной ночи, — она застенчиво улыбнулась врачу.

— Волшебных вам снов, — отозвался он своим неподражаемым голосом.

— Этот доктор… он был влюблён в вас?

Слова дались Тиму нелегко. Он чувствовал, что буквально задыхается от ревности, и сам поражался, что события давно минувших лет так волнуют его и злят. Светлана такая неискушённая, такая беспомощная… и любой, кто скажет ей ласковое слово, воспринимается ею как подарок судьбы. Она слишком верит людям и идеализирует их. А что, если этот самый «душевный доктор» воспользовался её наивностью и сделал ей больно?..

— Да, — просто кивнула Светлана.

Они с Тимом сидели на её маленькой кухоньке в сумерках и не торопились зажигать свет. Эти ежевечерние чаепития с долгими разговорами-откровениями стали для них чем-то привычно-необходимым, их личной маленькой традицией…

— У вас с ним был роман? — Тим сглотнул ком в горле, ужасно боясь услышать положительный ответ.

Она медленно покачала головой.

— Нет, хотя медперсонал судачил о нас всякое… наверное, со стороны наши с ним отношения и впрямь выглядели подозрительно. Женя был слишком нежным и заботливым со мной — гораздо более, чем со всеми остальными своими пациентами… точнее, пациентками.

«Ах, он уже Женя!» — подумал Тим с интонациями Ипполита из «Иронии судьбы», но усилием воли заставил себя прекратить цепляться к словам. Она ведь сказала, что ничего не было…

— Полагаю, если бы я дала ему понять хоть намёком… хоть взглядом… что не отвергну его ухаживаний — он, наверное, не стал бы сдерживаться. Но я никогда не позволяла нашим отношениям выйти за рамки дружеских. Он вообще не говорил о своих чувствах открыто, но много раз недвусмысленно намекал, что готов сделать для меня всё, что бы я только ни попросила. Я не знаю, как в нашу потенциальную любовную связь вписалась бы его жена… но, к счастью, до этого дело не дошло, как я уже упомянула. Мне не пришлось ставить ему ультиматумов в духе «или она, или я», а ему не пришлось делать тяжёлый выбор.

— И он вам совсем не нравился?

Светлана добросовестно задумалась.

— Ну, почему же… нравился, конечно. Он был достаточно красивым мужчиной. Многие теряли от него голову… к тому же, вот это сочетание внешней привлекательности и порядочности… оно подкупало. Судя по сплетням, которых я нахваталась за все дни, проведённые в больнице, его неоднократно пытались соблазнить. Но ни у кого в итоге это не увенчалось успехом. Я была первой, кем он так явно — по-мужски — заинтересовался, и, к чему скрывать, мне это льстило. Он был значительно старше меня, рядом с ним я чувствовала себя защищённой. С ним было очень тепло и безопасно…

Светлана, углубившись в воспоминания, размешивала ложечкой сахар в давно остывшем чае и не замечала, каким взглядом Тим сейчас смотрит на неё. В этом взгляде были и тоска, и нежность, и отчаяние, и надежда… Если бы не задумчивость и не сумерки, она непременно обратила бы на это внимание.

— Вставать с постели мне разрешили лишь на пятые сутки. Женя сам водил меня под руку по коридору — туда и обратно, а затем стал совершать со мной и более длительные прогулки на свежем воздухе, в больничном саду. Он заставлял меня делать дыхательную гимнастику и специальные упражнения для рук и ног, потому что мне не рекомендовалось долго оставаться в неподвижности, могли образоваться спайки. Степень моего доверия к Жене достигла такой степени, что я даже дала ему запасной комплект ключей от своей квартиры — и он время от времени привозил мне вещи, которые я просила. К примеру, зимнее пальто и тёплую шапку… ведь, пока я лежала в больнице, выпал снег и начались настоящие зимние морозы.

— Как долго вы там пробыли?

— Без малого два месяца. Подозреваю, что меня могли выписать и гораздо раньше, однако Женя, видимо, не хотел со мной расставаться и придумывал всё новые и новые предлоги для продления госпитализации. Он добивался того, чтобы все мои показатели были в идеальном состоянии. Следил за моим питанием, продумал специальную диету, запретил солёные, маринованные и копчёные блюда, сладости… даже чай и кофе исключил. Он привозил мне домашние котлеты, приготовленные на пару, отварное мясо и даже свежие фрукты и овощи — и это в страшном, голодном, девяносто первом году! Понятия не имею, где он их доставал. Однажды даже приволок мне целый арбуз! В ноябре-то! Представляешь?.. — глаза Светланы засияли при воспоминании о том арбузе. — Подозреваю, что это был презент какого-нибудь пациента из Средней Азии. К Жене же ехали со всех концов нашей страны, тогда ещё необъятной и единой…

— Вы догадывались о том, что Союз вот-вот рухнет? — спросил Тим.

— Ну конечно. В больнице об этом не болтали только глухонемые. Все жили ожиданием перемен — кто-то со страхом, как, к примеру, старики, горюющие о неизбежном сломе коммунистического режима, а кто-то с надеждой, что дальше будет лучше и легче. В общем, гибель советской империи была неизбежна… Это было по-настоящему смутное время, страна разваливалась на глазах. Мы с Женей много говорили об этом. Как раз незадолго до того, как я попала в больницу, он посмотрел фильм «Небеса обетованные»[7] и был потрясён. Рассказывал мне про эту свалку на окраине города — пристанище для нищих, чьи обитатели вовсе не бомжи, а бывшие музыканты, художники, поэты и артисты… Говорил, что не слишком-то и сгущены краски в этом фильме, что всё практически так и есть…